Семен Аралов - Долг и отвага [рассказы о дипкурьерах]
В конце концов добрались до Харбина. Как уже было сказано, я ехал в Харбин на постоянную работу и предполагал, что распрощаюсь с беспокойной работой дипкурьера. Судьба решила иначе…
В тот период японской интервенции и полного развала китайской администрации в Маньчжурии жизнь советских людей в Харбине была чрезвычайно тревожной.
По городу рыскали японские солдаты, на улицах часто раздавалась стрельба, наших людей останавливали на улицах, обыскивали, оскорбляли. Генеральному консулу М. М. Славуцкому пришлось отдать распоряжение, запрещающее сотрудникам консульства выходить в город в одиночку, а также пользоваться такси для поездок в Старый город (Харбин делился на две части — новый, с европейскими постройками, и старый, типично китайский).
Белогвардейское охвостье, осевшее в Северном Китае и подкармливаемое интервентами, наглело с каждым днем. Не было такой мерзости, на которую они не были бы способны, начиная от погромов до подделки документов.
Белые служили у японцев полицейскими и мелкими шпиками, служащими пограничной охраны, таможен, содержали подозрительные гостиницы, харчевни, лавчонки, издавали свои грязные газетенки. Они нередко организовывали бандитские нападения на советских граждан. Так, в 1926 году на станции Цзинань белогвардейцами из отряда Нечаева, находившегося на службе у милитариста Чжан Цзунчана, были сняты с поезда и арестованы советские граждане профессор Позднеев и Маракуев, причем им угрожали расстрелом.
Только после решительного протеста Г. В. Чичерина Позднеев и Маракуев были освобождены.
Другой случай произошел с сотрудником советского торгпредства в Китае Новиковым. Новиков ехал в служебную командировку в Цицикар. В пути поезд был остановлен, и в вагон ворвалась какая-то шайка. Угрожая оружием, налетчики вывели из вагона советского дипломата и скрылись, уведя его с собой.
Узнали об этом совершенно случайно от обслуживающего персонала поезда. Заявили протест. Обратились к японскому командованию, к местным властям, в Токио. Тщетно! О Новикове не было ни слуху ни духу. Только через две недели в Цицикаре было получено анонимное письмо с требованием большого выкупа за «пленного». Пришлось пойти на это. Когда спустя почти месяц Новиков вернулся, он рассказал, что похитившая его шайка состояла из русских белогвардейцев, действовавших явно по заданиям японской разведки.
Вот в такой обстановке жили и работали в Харбине наши товарищи.
Почти все поезда, шедшие к нашей границе, обстреливались. Движение часто прерывалось. По этой причине три недели ожидали возможности выехать из Харбина дипкурьеры Силин и Руднев, хотя была крайняя необходимость возможно скорее доставить почту в Москву. А когда поездка стала возможной, неожиданно заболел Руднев, и генеральный консул, учитывая мой опыт в такого рода поездках, предложил мне вместе с Яном Силиным выехать в Москву. Пришлось вновь собираться в дорогу.
Войдя в вагон и разместившись в купе, я и Силин увидели группу белых офицеров. Они сразу заметили нас. Послышались грязная ругань, угрозы. Да и наши паспорта рассматривали с особым пристрастием, придираясь к любой мелочи — то виза не так поставлена, то еще что-нибудь.
Мы с Яном взяли себя в руки, отвечали спокойно, не поддаваясь на провокацию, но понимали, что дело может кончиться плохо. Белогвардейцы, ясное дело, поедут в этом же поезде, и от них можно ожидать всякое. Как только поезд тронулся, мы заперли двери нашего купе, забаррикадировали ее корзинами, в которые была упакована почта. Сидели с маузерами наготове.
Начало вечереть. Вдруг стук в дверь и требование на русском языке:
— Открыть двери, будет проверка паспортов!
Мы переглянулись.
— Двери не откроем, — говорим, — паспорта наши проверены, если будете ломиться, предупреждаем: будем стрелять.
В ответ ругань и угрозы. И слышим — не отходят. Наконец поезд подошел к Цицикару. В вагон вошли наш консул и несколько его сотрудников. Тревожно расспрашивают: все ли благополучно? Поняв, что по линии пошло предупреждение о нашей поездке, офицеры быстро ретировались.
Зная, однако, что они могут вернуться, мы, как только отъехали от станции, снова закрылись в купе.
Действительно, вскоре снова раздался стук, требование открыть дверь, брань. Мы дослали патрон в ствол пистолета, да так, чтобы этот звук был слышен в коридоре, и объявили: если не будут прекращены угрозы, откроем огонь. В коридоре стали совещаться… Бандиты явно не решались начинать нападение, хотя нас было всего двое, а их человек шесть-семь. Они боялись. Слышали, наверное, кое-что о советских дипкурьерах, понимали, что у нас не дрогнет рука для отпора тем, кто силой захочет ворваться в наше купе.
Беляки долго топтались в коридоре, пока поезд не пошел по стрелкам очередной станции. Там «осада» нашего купе была снята.
Скоро поезд подошел к нашей границе, и мы облегченно вздохнули. Нервов такое путешествие стоило немало.
***Расскажу еще об одном случае. Получив в нашем полпредстве в Пекине почту, я должен был срочно выехать в Москву. Маршрут и способ поездки предстояло выбрать самому, смотря по обстоятельствам, ибо никакого твердого плана составить заранее было невозможно.
По всему Северному Китаю шли бои между кликами милитаристов: мукденской и чжилийской. Каждая из них насчитывала по 150–200 тысяч штыков, держала под своим контролем обширные территории и хозяйничала на транспорте. Пассажирское движение на многих линиях было прервано. Одичавшие шайки белогвардейцев грабили всех и вся.
Почта состояла из двух небольших чемоданов, а в день отъезда мне вручили несколько секретных пакетов, которые я запрятал под одежду. Учитывая обстановку, мне выделили сопровождающего — сотрудника полпредства. У нас, конечно, были пистолеты, хотя это имело в обстановке дикого разгула вооруженных до зубов банд почти что символическое значение.
Погрузились на поезд и медленно двинулись в сторону Харбина.
Не доезжая до Тяньцзиня, поезд остановился. Проводник, пожилой китаец, относившийся к нам с большим вниманием и заботой, побежал узнавать, в чем дело. Вернулся опечаленный:
— Нет дальше дороги. Недавно взорвали мост…
Что делать? Пораздумав, проводник посоветовал либо вернуться в Пекин, либо попытаться как-нибудь переправиться на другой берег реки на лодке, а дальше видно будет, может быть, по ту сторону поезда ходят.
Выбрали последнее, ибо время торопило.
С помощью рикш доехали до пристани. Уже темнело. Река довольно широкая, и противоположного берега почти не было видно. На берегу у костра сидело несколько рыбаков.
Мы подошли. Люди смотрели на нас с опаской, все они были запуганы до предела. Сначала никто не соглашался перевезти нас на тот берег. Китайцы пугливо озирались по сторонам. Наконец один подошел и молча потянул за собой.
У берега увидели небольшую джонку. В ней был какой-то хлам и сети. Медленно отплыли. Китаец греб, чуть опуская весла в воду. Видимо, боялся шума. По дороге кое-как разговорились. Мы сказали, что нам очень нужно в Москву, в Россию, и, когда он это услышал, как-то подобрел, удовлетворенно закивал головой.
Неожиданно с берега, откуда мы только отчалили, раздался выстрел, потом другой. Над головой засвистели пули. Видимо, нас заметили и, увидев свет фонаря на носу лодки, открыли стрельбу.
Китаец упал на дно лодки и велел сделать это и нам. Затем дал понять — если джонка станет тонуть, нужно броситься в воду и как можно быстрее плыть на противоположный берег. Иначе плохо, совсем плохо будет.
В полной тьме мы тихо плыли по середине реки. Скоро почувствовали: в лодке прибывает вода. Наверное, в борт попала пуля. Нащупали, заткнули дыру и начали осторожно вычерпывать воду. Старались не шуметь. Чемоданы держали на весу, чтобы не подмочить почту.
Стало совсем темно. Кое-где на берегу светились огоньки. Одни в чужой стране… Если что случится с нами, никто и не узнает…
Наконец джонка ткнулась в берег. Заскрежетала по камням. Где мы? Было тревожно. Откуда-то доносился собачий лай. Надо было ждать рассвета.
Едва стало светать, расплатились за перевоз. Деньги китаец взял как-то нехотя. Он к этому времени явно повеселел, старался всячески выказать свое доброе отношение к нам. Очевидно, мы ему понравились чем-то. Собираясь уходить, мы спросили его: почему все-таки он повез нас, ведь это могло обернуться для него бедой? Он улыбнулся:
— Вы, — он ткнул в нас пальцем, — Ленин. Я, — он ткнул себя в грудь, — Сунь Ятсен. Мы друзья!
Кто знает, может быть, дошли какими-то путями до бедного рыбака вести о том, что подписан советско-китайский договор. Первый равноправный договор в истории Китая, ограбленного и истерзанного капиталистическими хищниками! Слышал этот китаец и о великом друге всех угнетенных, жившем в Москве…
